ЭКСПЕРИМЕНТ ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ

Юрий Морозов «Красная поляна».
Редактор А. Бурлака.

Году этак в семьдесят пятом или, может быть, немного позже, мне в руки попалась затрепанная магнитофонная лента, на одной стороне которой — как сейчас помню — был записан блэксэббэтовский «Саботаж», а на другой — нечто неизвестное, но в высшей степени неожиданное и любопытное: вязкий и мощный хард с прямолинейной, но вполне уверенной ритм-секцией, щедрой блюзовой гитарой, гармоникой и — неслыханное дело — совершенно русским вокалом! Нельзя сказать, чтобы тогда никто не пел на родном языке — пели вовсю: Рекшан, Корзинин, Ильченко, Данилов с Барихновским уже сделали себе имя, опираясь исключительно на репертуар собственного сочинения. Однако, эта запись, во-первых, абсолютно точно не принадлежала ни одному из лидеров тогдашнего «сайгонского» хит-парада, а во-вторых, была явно сделана в условиях профессиональной студии. Вот в чем был весь фокус! До тех пор техническое оснащение наших рокеров оставалось на уровне бытовых «Яуз» или «Комет», при помощи которых отдельные смельчаки пытались — путем многократного переписывания с магнитофона на магнитофон — записывать доморощенные альбомы, качеством сравнимые разве что с первыми опытами Эдисона. На таинственной же пленке звук был, можно сказать, пластиночно-респектабельный.

«Кто это? — спросил я через несколько дней, возвращая пленку ее владельцу. «А ты разве никогда не слышал? — он недоуменно покачал головой. — Ну, ты даешь. Это же Морозов!» Дальнейшие расспросы ничего не дали: приятель плел что-то невразумительное про психоделию, буддизм, «Эбби Роуд», американские струны, но решительно ничего — даже имени — не смог добавить к фамилии загадочного автора.

Припомнив всех известных мне Морозовых, я долго гадал, но так и не решил, кто из них, хотя бы в принципе, мог писать подобные песни, после чего утвердился во мнении, что приятель мой по обыкновению что-то напутал. Однако, не прошло и года, как ручеек магнитоиздата принес на мою полку еще одну катушку, на которой автор был указан с большей определенностью. Звали его Юрий Морозов.

Разница между двумя этими альбомами была огромной: если в первом из них на тяжелые гитарные риффы ложились готически-мрачные тексты, напоминавшие нечто среднее между «страшными» историями Гоголя и иррациональным миром рассказов Кафки (позже я узнал, что этот цикл носит название «Свадьба кретинов»), то второй представлял собой серию романтико-лирических зарисовок, звучащих акустически прозрачно и безыскусно. И в то же время их объединял какой-то общий дух, художественная манера, характерный вокальный стиль. Позже, услышав другие работы Морозова — инструментальные пьесы, электронные коллажи, сборники всевозможных стилизаций и традиционные рок-альбомы — я понял, что все они объединены не столько набором стилистических приемов или излюбленных авторских штампов, сколько особым мировоззрением, мироощущением, взглядом на природу вещей.

Во второй половине семидесятых, когда ленинградская рок-сцена переживала не лучшие в своей истории дни, испытывая, с одной стороны, сильнейшее воздействие поэтического и музыкального стиля «Машины времени», а с другой разлагающих соблазнов профессиональной эстрады, альбомы Морозова оказались одной из немногих констант, сохранявших независимость взглядов и суждений от массовых поветрий, конъюнктуры и моды.

Его творческая биография в известном смысле уникальна и являет собой своего рода эксперимент, в котором он являлся одновременно и исследователем и объектом исследований.

Рок-музыкой Юрий Морозов, как и большинство его сверстников, заинтересовался в середине шестидесятых, услышав по радио песни «Битлз». Как и все, начал играть на гитаре, пытаясь повторить их. Почти сразу он пришел к мысли, что можно не только слепо копировать блистательные оригиналы, но и создавать что-то свое. Сначала он пробовал придумывать русские тексты к мелодиям Лен-нона и Маккартни, потом появились и целиком собственные песни — простенькие, в меру наивные и возвышенно-романтичные, как и вся та эпоха рок-революции.

Где-то в конце шестидесятых Юра собрал свою первую группу, за которой (очевидно, благодаря соответственному имиджу) закрепилось имя «Босяки». «Босяки» прошли традиционный путь от самопальных инструментов и круглосуточных репетиций «восемь дней в неделю» до курортных кафе и танцплощадок, пока в 1971 году не распались по причине окончания школы и частичного повзросления.

Еще тогда Юра Морозов начал от случая к случаю записывать свои музыкальные опыты на пленку. Сама по себе эта идея не нова: большинство групп бережно хранит записи своих лучших концертов и репетиций, но именно Морозов одним из первых в отечественном роке подошел к процессу звукозаписи не как к простой механической фиксации определенного музыкально-поэтического материала, но как к самоценному творческому акту. Именно в его работах первой половины семидесятых начало проявляться то, что принято называть «альбомным» или «концептуальным» мышлением, когда характер записи отдельных номеров, аранжировочные приемы, вокальная техника, даже подбор и порядок расположения песен определяются неким общим замыслом, сквозным сюжетом или главной идеей альбома в целом.

В 1971 году Морозов переехал в Ленинград и взялся за дело основательно. От альбома к альбому совершенствуя исполнительское мастерство, набираясь опыта студийной работы (студию он, разумеется, соорудил сам, пользуясь бытовыми магнитофонами и ассортиментом магазина «Юный Техник») и открывая для себя новые пласты мировой музыкальной культуры, Юрий к концу десятилетия создал свою достаточно характерную и индивидуальную манеру, которая и делала узнаваемой любую его работу. Пытливый исследователь звука, Морозов по многу раз перерабатывал свои номера, трансформируя их в соответствии со всякий раз новыми аранжировочными идеями. Любопытно, что некоторые его песни и инструментальные пьесы входят в разные альбомы в различных версиях — таким образом, «в дело» шло все, что он записывал как в студии, так и на редких концертах, которые давал в середине семидесятых (в 1975—76 гг. он работал в составе популярной ленинградской джаз-рок-группы «Ну, погоди!», где, по иронии судьбы, сменил Александра Ляпина, а чуть позже собрал собственное трио, с которым в июне 1977 года последний раз вышел на сцену). К сожалению, более чем скромное техническое оснащение большинства концертных выступлений самодеятельной рок-сцены, а как следствие невозможность донести до слушателя свою музыку в неискаженном виде, быстро охладили его интерес к «живым» концертам и надолго увели в сторону от основного русла развития ленинградского рока.

На долгие десять лет Юра укрылся за стенами студии — это было тем проще, что к тому времени Морозов начал работать на студии Ленинградского отделения фирмы «Мелодия» в Государственной Капелле — и с головой ушел в собственное творчество, время от времени удивляя слушателей своими новыми работами, раскрывавшими его интерес то к поэтам средневекового Китая (альбом «Китайская поэзия», 1980), то к индийским философским учениям («Брахма Астра», 1979), то к евангельским сюжетам («Евангелие от Матфея», 1981) или русскому фольклору («Три русских песни», 1981). В тот же период Морозов создал лучшие, на мой взгляд, свои альбомы — «Песни о жизни о смерти» (1981), обращающиеся к вечным вопросам мироздания и трактующие их с довольно неожиданных порой точек зрения, а также «Легенду о Майе» (1981), в которой апокалиптические видения грядущей ядерной катастрофы противопоставлены идеалистически-наивным, но симпатичным шестидесятническим идеям о единении человечества через музыку.

Не будет преувеличением сказать, что до появления Ленинградского рок-клуба (1981) и установления практики ежегодных рок-фестивалей (1983) Морозов был одним из крупнейших авторитетов в отечественной рок-культуре. Его творчество повлияло на становление многих ныне известных музыкантов, а также предвосхитило возникновение столь важного социокультурного феномена как «магнитофонный бум» начала и середины восьмидесятых. Активизация следующей волны рок-движения и деятельности «независимой» студии «Антроп» (создатель которой Андрей Тропилло, ныне является директором Ленинградской студии «Мелодии») ослабили интерес к новым работам Юрия Морозова, а его сознательная изоляция от рок-движения усложнила их попадание в контекст современной «магнитофонной культуры».

Альбомы Морозова середины восьмидесятых («Мир иной», «Ауто Да Фе», «Антилюбовь», «Золотой век») — это, как правило, глубоко личные, интроспективные исследования собственного «я» художника. Кстати, именно работы этого периода были представлены на первой, выпущенной «Мелодией», пластинке Юрия «Представление» (1988).

В этот период он все чаще заявляет о себе не только как музыкант, но и как звукорежиссер. Опыт, приобретенный в работе над собственной музыкой, помог в поисках звучания для альбомов других исполнителей. В разное время он записал на «Мелодии» пластинки «ДДТ» и «Яблока», «Тамбурина» и «Облачного Края», «Дельта-оператора» и «Августа», а также участвовал в записи магнитофонных альбомов Николая Корзинина, групп «Почта», «Паутина» и т. д.

Новый поворот в его жизни произошел летом 1987 года, когда во время Первого видео-фестиваля «Рок-87» состоялось его возвращение на сцену. После серии концертов, в которых ему аккомпанировали музыканты молодой группы «Почта», он нашел подходящую компанию в лице группы «ДДТ». Сопровождаемый ее блестящей ритм-секцией (В. Курылев, И. Доценко), Морозов начал гастролировать во многих городах страны, убедительно доказал, что его рано снимать со счетов. Он записывал новый материал в студии и сорвал аплодисменты у аудитории Шестого Ленинградского рок-фестиваля на Зимнем стадионе в июле 1988 года. В то же время Юра стал одним из героев документальной ленты режиссера Петра Солдатенкова «Игра с неизвестным».

В 1988—1989 гг. Морозов, вновь отказавшись от электрической программы, много работал с акустическими гитарами и дуэтами, а в конце 1989 года, после выступления на фестивале журнала «Аврора», собрал свой нынешний бэнд: Виктор Михеев — бас, Вадим Курылев — флейта, гитара и Сергей Агапов — барабаны, перкуссия. Весной 1980 года вышел его второй «официальный» альбом «Смутные дни». Кроме того его дискографию пополнили несколько кассет, выпущенных фирмой «Антроп». В ближайшее время ожидается выход еще двух пластинок маэстро: «Красная тревога» представит слушателям его последние работы, а «Идиотека» познакомит с наиболее интересными номерами середины семидесятых.

Одним словом, новые волны приходят и уходят, а рок-н-ролл остается. Старая гвардия отечественного рок-движения еще полна сил и идей, у них в активе опыт и мастерство, а это, что ни говори, очень и очень немало.

Андрей БУРЛАКА
"Мелодия" №4'1990